Перспективы распространения ИГИЛ* в Афганистане и странах постсоветской Центральной Азии. Часть 2

Начало

Выступая на шестом Сяншаньском форуме по безопасности, заместитель министра обороны России Анатолий Антонов выступил с предупреждением о, якобы, возможном прорыве боевиков ИГИЛ (ДАИШ) через нестабильный Афганистан в страны СНГ и Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая. Захват территорий с южных границ, по его словам, более чем вероятен. Прошло два года.

Неспособность ДАИШ установить свое доминирование в Афганистане в настоящее время является простой констатацией, хотя и не означающей, естественно того, что военные, спецслужбы и правоохранительные структуры стран региона могут расслабиться (см. http://www.af.gumilev-center.ru/archives/7319). Трансграничный характер угроз религиозного экстремизма и сопутствующего ему терроризма также не вызывает сомнений. Однако апелляции к одним лишь внешним для каждой страны факторам угроз формируют искаженное восприятие этих угроз, активно используемое многими политиками для манипуляций общественным мнением и, зачастую, реализации на этом фоне политики, далекой от адекватности.

Флаг ДАИШ в огне не горит…

16 июля 2015 в центре Бишкека спецслужбы Киргизии провели спецоперацию по задержанию и обезвреживанию группы террористов, в ходе операции четыре участника бандформирования были убиты. Тогда, версия о том, что ликвидированные боевики планировали совершить серию терактов, в том числе на российской авиабазе Кант, усилиями соответствующих киргизских служб из разряда слухов и сплетен была переведена в официальную констатацию. По крайней мере, так следовало из официальных сообщений Госкомитета национальной безопасности (ГКНБ) Киргизии и подхвативших сенсацию российских СМИ. Несколько скромнее и от того реалистичнее выглядела гипотеза казахстанских чекистов: боевики планировали совершить теракт во время праздничного Айт-намаза на центральной площади Бишкека. Естественно, не обошлось и без звонкой темы «Исламского государства», к которому якобы принадлежала уничтоженная группировка, и опять же по утверждению ГКНБ Киргизии.

Любое проявление терроризма в первую очередь направлено на создание определенной информационной атмосферы, на нагнетание страха в обществе одной или ряда стран, на дискредитацию власти и ее институтов, неспособных, в случае успешности террора, обеспечить безопасность общества. Для выполнения этой задачи в ДАИШ существовало, возможно, еще и функционирует, специальное структурное подразделение. Нужно отдать ему должное: стилистика всей информационной работы, в частности, множества видеороликов ДАИШ, была и частично остается четко сориентированной на нужную адресную аудиторию. Она явно предназначена для людей не самого высокого интеллектуального уровня. Но будучи колоссально растиражированной короткими новостными сообщениями, информация о ДАИШ, далеко не всегда соответствующая реалиям, на протяжении нескольких лет быстро приобретала эффект «снежного кома», создавая впечатление о глобальности ДАИШ, распростершего свою власть едва ли не на все континенты.

В формирование алармистского образа вносили и вносят свою лепту и те, кто призван обеспечивать безопасность своих стран. Не новость, что педалирование угроз всегда использовалось спецслужбами, другими силовыми, и не только силовыми, государственными структурами в своих интересах. В этом контексте только иронию вызывали, например, широко растиражированные сообщения весной того же 2015 года о том, что якобы ИГИЛ выделил некий специальный бюджет для стран Центральной Азии в размере $70 млн. При том, что источниками вброса таких сообщений, используя ангажированных публичных экспертов, были силовые структуры Киргизии и Таджикистана, жаждавшие очередной безвозмездной помощи от России или ОДКБ. Выше уровень угроз — больше финансирования, новые звезды на погоны, должности и прочие преференции, этот принцип работы силовиков любых стран абсолютно не нов во всей человеческой истории.

Киргизия в этом вопросе абсолютно не уникальна. Перестрелка в центре Бишкека, упомянутая выше, была простой криминальной разборкой двух ОПГ, одна из которых была связана с политической властью в республике, использовавшей при этом своеобразный административный ресурс: спецподразделения ГКНБ и МВД. Показательно, что демонстрируя затем итоги «спецоперации», киргизские силовики предъявляли журналистам и общественности находки из полностью сгоревшего здания: оплавленные в огне АКСМ и каким-то чудом оставшийся целехоньким флаг пресловутого ДАИШ…

Родина Хаджи Бахауддина и ее соседи

Заодно оказались неисполненными и многочисленные прогнозы о том, что в 2015-2016 годах активность террористов на юге постсоветского пространства непременно усилится. Гипертрофированное педалирование военных угроз со стороны Афганистана к настоящему времени остается еще актуальным, пожалуй, только для Таджикистана и Киргизии, воздействуя на часть общества, не имеющую устойчивых географических знаний и представлений о том, что такое — граница с Афганистаном в реальности. Значительно проще и реалистичнее обстоит дело в Узбекистане.

Наличие потенциала радикального религиозного экстремизма в Узбекистане, пожалуй, наиболее велико среди стран региона. Одним из первых в реальности Узбекистан почувствовал это в самом начале 1990-х годов. Еще в 1987 г. Наманган нелегально посещали эмиссары из Саудовской Аравии, Афганистана и Пакистана, обсуждался вопрос о создании партии «возрождения ислама», целью которой стало бы создание исламского государства первоначально в Ферганской долине. В 1991-1992 гг. там же, в Намангане, возникают и первые объединения радикалов: «Товба», «Адолат», «Ислом лашкарлари». Группой «Ислом лашкарлари» («Воины ислама») руководил Тохир Юлдашев, будущий «амир» известного ИДУ. Ферганская долина всегда отличалась большей, чем в других регионах, религиозностью и строгостью следования нормам шариата. Здесь еще в советские времена возникали полуподпольные структуры так называемого «параллельного» ислама. Сегодняшние интерпретаторы истории Узбекистана в Турции, на Ближнем Востоке и на Западе пытаются представить эти структуры как коллективных борцов за социальную справедливость, оставляя вне сферы внимания их такфиристскую идеологию и попытки создавать внеправовые параллельные государственным структуры и регулировать с их помощью общественную жизнь. Эти попытки были достаточно быстро и жестко пресечены, а сформировавшееся на их основе Исламское движение Узбекистана (ИДУ) фактически навсегда покинуло территорию страны. Немногочисленные проявления подобной активности в последующем (например, в феврале 1999 года в Ташкенте или в мае 2005 года в Андижане) столкнулись уже с эффективным противодействием со стороны силовых структур РУз.

Медресе Мири Араб (ныне — высшее медресе университетского уровня), Бухара. Январь 2017 года, фото А.А. Князева

Существует расхожее представление о том, что в Узбекистане активность религиозных радикалов сдерживается государством исключительно силовыми и карательными мерами. Это далеко не так. Не единственной, но одной из важных причин слабого распространения радикализма в Узбекистане стал суфизм. В этом плане республике, конечно, сильно повезло с историческим наследием, хотя и весьма сократившимся после советского периода. Тем не менее, к примеру, медресе Мири Араб в послевоенный период было единственным духовным мусульманским учебным заведением на территории СССР, обилие религиозных центров, преемственность религиозных традиций заметно синтезировавшихся с этической культурой позволили в новую эпоху сформировать в целом религиозную сферу в контексте, не содержащим каких-либо деструктивных элементов. Помимо иного, Узбекистан — это и родина наиболее распространенного в регионе ханафитского тариката Накшбандийя. Могила его основателя Хаджи Бахауддина Накшбанда под Бухарой по инициативе и указанию первого президента РУз Ислама Каримова стала центром большого религиозного комплекса, играющего важную роль в духовных потребностей населения страны. Создание условий для реализации религиозных потребностей — с одной стороны, и жесткая карательная политика в отношении деструктивных проявлений в этой сфере — с другой, это основы той политики, которая исключает в оценках ситуации в РУз часто употребляемый в СМИ эпитет «взрывоопасная».

Могила Хаджи Бахауддина Накшбанда (известен также как Шахи Накшбанди и Ходжаи Бузур), основателя суфийского ордена Накшбандия в окрестностях Бухары. Январь 2017 года, фото А.А. Князева

В настоящее время Узбекистан — единственная страна в регионе, стопроцентно обучающая религиозные мусульманские кадры внутри страны, не отдавая сферу религиозного образования зарубежным центрам. В Туркмении, Таджикистане, Киргизии, Казахстане именно зарубежное образование имамов является одним из каналов проникновения в эти страны чуждых и местным традициям, и духу самого исламского вероучения, воздействий. Но если в Казахстане об этом задумались и в недавно принятой Концепции государственной политики в религиозной сфере до 2020 года задачи локализации религиозного образования присутствуют, то в остальных странах региона уровень профессионализма и соответствия священнослужителей определяется в основном уровнем их лояльности действующим политическим режимам и обслуживания интересов этих режимов.

Граница с Узбекистаном, взгляд из афганского Хайратана. Май 2017 года, фото А.А. Князева

Политика Узбекистана в сфере безопасности изначально не была сугубо эгоистична, в ней всегда присутствовало понимание ответственности за весь регион, просто объективно учитывающее значение РУз как регионообразующего центра. Но достаточно уверенная защищенность своего участка границы с Афганистаном не исключала и не исключает в настоящее время и в перспективе переноса любых угроз транзитом через соседей: Туркмению на западном фланге, Таджикистан и Киргизию — на восточном. Проходящий по Амударье в ее самом широком среднем течении участок границы Афганистана с Узбекистаном считается одним из наиболее тщательно охраняемых в мире, уступая разве что барьеру между Северной и Южной Кореями. Он оборудован защитными инженерными сооружениями, включая забор колючей проволоки под напряжением 380 В, сплошные минные поля, и интенсивно и отнюдь не миролюбиво патрулируется. Известен эпизод, произошедший в марте 2013 года, когда небольшая группа афганских пограничников несанкционированно проникла на остров Арал-Пайгамбар, находящийся под юрисдикцией РУз: «Трое сотрудников пограничной полиции из уезда Кальдар были убиты, четверым удалось спастись», — отмечала тогда афганская сторона…

«Серая зона» и другие акторы региональной безопасности

В Туркмении, как и везде по региону, следуя традиции, большинство мечетей носят имена религиозных деятелей, включая и имена известных средневековых святых. Существуют мечети «Фахреддин Разы» в Губадаге и «Абузар Гифари» в Акдепе, «Хазрети Осман» в Ашхабаде, «Ших Алов» в пригороде столицы, другие, особое место занимает мечеть «Сапармырат хаджи» в Геокдепе, нужно отметить, что действующий президент Гурбангулы Бердымухамедов пока к этой традиции не причастился… Как и во всех, за исключением Узбекистана, странах региона многие мечети построены на средства из Саудовской Аравии, Турции, Кувейта. Тем не менее, среди туркмен зачастую более популярны культовые объекты другого рода — святые места: «овлия», «кераматлы ер» и другие, связанные с культом местной природы или захоронениями почитаемых духовных и родоплеменных руководителей периода средневековья, да и нового времени. Эта этническая особенность местного ислама могла бы быть серьезной естественной преградой для распространения деструктивных ближневосточных воздействий, если бы не ряд субъективных обстоятельств, связанных с историей и спецификой общественно-политических процессов в стране.

Как и в других странах региона, еще в 1920-1930-е годы значительная часть мулл, ишанов, ахунов и других представителей духовенства на рубеже 20-х—30-х годов ушла в Иран и Афганистан. Еще в советское время места выбывших представителей духовенства, имевших специальное образование, занимали доморощенные муллы, многие из них даже не могли прочитать суры Корана. В 1990-х годах с ренессансом ислама вопрос о религиозной подготовке служителей мусульманского культа разного уровня оказался, как и везде, актуален. Руководством страны в спешном порядке были направлены на учебу в медресе и высшие духовные университеты Турции, Египта, Саудовской Аравии, Сирии были отправлены сотни туркмен, однако, полноценного контроля за содержанием их обучения не осуществлялось, для этого просто не было соответствующих специалистов. В первой половине 1990-х годов был открыт теологический факультет в Туркменском государственном университете, появились религиоведы и тогда же открылись первые медресе в Ташаузе, Чарджоу и Ашхабаде. Тем не менее, особенно с учетом невысокого доверия к официальному духовенству, по настоящее время естественная потребность в служителях культа во многом заполняется неофициально практикующими выпускниками сомнительных по своей направленности зарубежных центров. Туркмения — страна закрытая, тем не менее, известно о существовании там ячеек салафитской и иной такфиристской направленности. Нередко они имеют и контакты с сопредельной афганской территорией, которые не ограничиваются лишь религиозными потребностями. Связи подпольных такфиристских структур ряда регионов Туркмении с Афганистаном включают в себя и реальную подготовку к террористической или просто антиправительственной деятельности.

Сопредельная афганская территория также специфична: провинции Бадгис, Сарипуль, Фарьяб, Джаузджан — это тот регион, в котором центральная кабульская власть давно уже не имеет рычагов влияния на ситуацию. На афганской стороне в этом регионе нет крупных политических сил и лидеров, которым можно было бы оказать поддержку в обмен на лояльность. И если на участках границы РТ и РУз это возможно, то на туркменском участке буферной зоны не получается. У Казахстана, России, Узбекистана, у ОДКБ и ШОС отсутствуют какие-либо системные связи с Ашхабадом по линии обеспечения коллективной безопасности. В плане вероятной дестабилизации в Туркмении наиболее беспокойными продолжают оставаться юг Марыйского оазиса и сам Мары. Там могут наложиться друг на друга местный сепаратизм и недовольство центральными властями и радикальный фактор, а также протестное недовольство белуджей, имеющее историческую подоплеку. Связи туркменских белуджей с афганскими белуджскими группировками существовали даже в советский период, они заметно выросли после распада СССР. Кроме Марыйского вилаята предпосылки дестабилизации существуют также в Лебапском вилаяте в районе Чарджоу (Туркменабат), в частности, в среде проживающих там этнических узбеков. Узбекские общины в этом регионе живут достаточно закрыто, внешне не проявляют какого-либо недовольства или нелояльности к властям. Но скрытое недовольство также вызвано отсутствием возможностей этно-культурного и образовательного развития. В юго-западной части Туркмении проблемным долгое время является долина реки Сумбар, на протяжении нескольких лет туркменские силовые структуры обнаруживают там деятельность джамаатов салафитской направленности, а также склады с оружием и наркотиками.

В целом, способность Туркменистана обеспечивать как собственную защиту, так и недопущение фильтрации через свою территорию угроз и рисков вызывает серьезные сомнения. Для стран региона это может означать лишь рост угроз и рисков, происходящих с афганской территории, и угрозу их переноса на сопредельные территории.

По-разному обстоит дело в не имеющих границ с Афганистаном Казахстаном и Киргизией. На протяжении последних лет работу спецслужб Казахстана, сделавших приоритетом упреждение угроз, можно оценить достаточно высоко. По крайней мере в том, что касается упреждения угроз внешних. Опасность представляют южные, не везде окончательно контролируемые границы с Туркменией, Узбекистаном и Киргизией. Значительно хуже обстоит дело в последней. Чрезмерная либерализация религиозной сферы и институциональная слабость государственных органов вкупе дают довольно взрывоопасную картину. При этом Киргизия в наибольшей, наверное, в регионе степени в вопросах безопасности полагается на Россию и участие в ОДКБ, беззастенчиво эксплуатируя по любому поводу болезненную ныне для Москвы тему ДАИШ.

* * *

Во всех пяти странах региона уже давно сформировалось религиозно-экстремистское подполье, опирающееся на тот или иной уровень социального протеста в каждой стране. Конечно, оно имеет связи с афганской территорией даже в силу исторической традиции, но в основном это касается переправки граждан РТ, КР, РУз, РК, а также КНР и РФ для обучения на территорию Афганистана и особенно Пакистана. Но противодействие этой деятельности лежит в сфере компетенции спецслужб и находится не в приграничной полосе на Пяндже и Амударье. Какие-либо уверенно подтвержденные связи этого подполья с ДАИШ чрезвычайно слабы, все утверждения на этот счет основываются на информации спецслужб и силовых структур, о содержании которой уже было сказано выше.

На участке Пянджского погранотряда. Нижний Пяндж. Август 2005 года, фото А.А. Князева

Тревогу для всего региона должна вызывать прежде всего ухудшающаяся — в разной, конечно, степени — социально-экономическая ситуация при отсутствии каких-то реально эффективных антикризисных программ в правительствах, способная вызвать протестные настроения у населения. Усталость общества (в РТ — после гражданской войны, в соседней Киргизии — после двух государственных переворотов и межэтнических конфликтов, отсутствия стабильности в целом) как фактор сохранения стабильности не может работать бесконечно. Во внутристрановых конфликтах обычно участвует малая доля населения. Так и происходят гражданские войны. Внешнее же участие, например, со стороны отдельных террористических групп, находящихся на афганской территории, может играть роль катализатора того или иного конфликта, использовать протест внутри страны в своих интересах, влиять на идеологию протеста, но никак не станет главной движущей силой. Так было в Таджикистане в гражданской войне 1990-х, так бывает везде. Главные факторы вероятной нестабильности формируются внутри каждой страны и зиждутся на внутренних причинах.

Таджикско-афганская граница, Нижний Пяндж. Август 2005 года, фото А.А. Князева

Соседство с Афганистаном еще в позднее советское время было особой темой с точки зрения безопасности. В рамках выполнения директивы NSDD-166, подписанной президентом США Рональдом Рейганом, в середине 1980-х отрядами «Хезби Исломи» Гульбеддина Хекматияра предпринимались попытки провести рейды на территории Узбекистана и Таджикистана. В январе 1984 года была совершена попытка прорыва государственной границы и нападения на пограничный пост в районе Кушки. 8 марта 1987 года был подвергнут ракетному обстрелу приграничный Пяндж в Таджикистане. 8—9 апреля отряд «Хезби Исломи» перешел государственную границу в районе Пянджа и совершил нападение на советский пограничный наряд, и это только известные случаи. Важно отметить, что эти инциденты и тогда не имели военного значения, неся лишь политическую нагрузку: было необходимо лишь продемонстрировать примеры уязвимости СССР.

Сегодня же страны региона и Россия и Запад излишне зациклены на ближневосточных боевиках ДАИШ, почему-то непременно следующих транзитом через Афганистан. Эта зацикленность тиражируется в СМИ с разными для всех акторов целями и отвлекает внимание от реальности, которая намного сложнее отдельно взятых террористических организаций.

Александр Князев

* Запрещена в Российской Федерации.

Вам также может понравиться

Добавить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать данные HTML теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>